Полночи я переписывался с Ксюшей. Потом еще все утро, лежал в кровати и думал: отвечать или нет. Ксения – человек для меня, что там говорить, – родной. Не в том даже смысле, что по-семейному близкий, но в каких-то вещах – жуть, как на меня похожий. Мы оба все время с чем-то боремся, каждый день ищем нового врага, ждем случая, как бы невзначай наступить совсем случайному мерзавцу на слизистый волдырь мозоли. Но самое важное – мы оба ненавидим лицемерие. Вчера жертвой этой борьбы пал совсем не Ашот Габрелянов (тот самый Ксюшин от нечего делать враг), а Артем Королев. Симпатичный добрый ранимый парень, написавший глупый пост в стиле Михаила Ножкина, мол "больше жизни девчонки нам нужны". Что ответила ему Ксюша вы и сами знаете.
Аутинг, что бы вы тут не думали о подлости или неприкосновенности частной жизни, – вполне распространенная и осмысленная вещь. Не было бы на западе серии аутингов, не построился бы этот сказочный мир равноправия и свободы. Никто, кроме таких упоротых мудаков, как я из шкафа сам не лезет. Но есть важная деталь: аутинг придумали для подонков. Для тех, кто по ночам отсасывал по 7 солдатских членов, а утром шел в Конгресс и принимал дискриминационные законы или выходил в эфир национального ток-шоу с текстом "Америка не потерпит гомиков на улицах". Только вот Артем не зачитывал в новостях Первого новость о принятии в третьем чтении закона о гей-пропаганде, не голосовал за этот закон в Думе, не потешался над ЛГБТ-активистами в караоке гей-сауны "Термас". Артем – не член кабинета министров, не руководитель какого-нибудь блока Администрации президента. Он даже не главный редактор новостного канала. Он просто забавный чувак с коком с развлекательного канала "Пятница". С единственного эфирного канала, где Ксюша может работать.
"Ну ты же знаешь, что он гей", – писала мне Ксюша. "Что Габрелянов – гей". Я задумался и понял, что не знаю. Не то, чтоб я этим никогда не интересовался: и Тёма, и Ашот (прости, Ксюш) – красивые ребята. Но никогда никто из моих собственных знакомых с ними ничего не имел. Аргументы в жанре "ну вся же Москва знает" звучат как-то грустно. Впрочем, речь же не о слухах, а о целесообразности эти слухи превращать в новость. Как-то давно Харви Милк рассказал о гомосексуальности ветерана Вьетнама Оливера Сиппла, спасшего жизнь президенту Форду. "Посмотрите, мол, – говорил Милк, – среди геев есть настоящие герои. Мы – такие же, как вы". В итоге Сиппла прокляла семья, он спился и умер в 47 лет. Милк хотел, как лучше, а получилось, как всегда. Героического Сиппла погубила не собственная маленькая трусость, а храбрость другого человека. Он погиб не на своей войне.
Так вот главное. Поскольку это моя, а не Ксюшина война, я не могу это не написать. У меня нет бодигардов и каждый день я захожу в свой темный неохраняемый подъезд, предполагая, что до квартиры могу и не дойти. Несколько раз на меня наскакивали какие-то сумасшедшие: пидор, пошел нахуй из нашего дома, вызову милицию. Пару раз, узнав, пытались избить на Новом Арбате. Но это моя война, я сам ее объявил. Я готов на ней погибнуть. Но готов ли я принести в жертву этой войне кого-то еще? Пусть даже ведущего Первого канала или жулика в генеральских погонах. Когда-то я думал, что готов. Сейчас понял, – нет. Моя война будет за все хорошее, а не против всего плохого. За камин-ауты, а не за аутинги. И если в результате этой моей войны Ашоту, Теме или кому-то еще будет нестрашно жить с мыслью о самих себе, я буду знать, что войну эту я выиграл.
В это время старый мудак из КПРФ по-прежнему пытается засадить за решетку геев, а мудаки помоложе сокрушаются, как же это журнал, всю жизнь выпускавший списки "Самое богатое ворье России ", журнал, который был настольной книгой всех рублевских блядей, вдруг возглавит человек, употреблявший выражения "микроскопические трусики" и "мощная струя парфюма".
Я скорее всего не доживу до того дня, когда какой-то будущий честно избранный демократический президент на день осветит Кремль радужным светом. Я не увижу ликующую по этому поводу толпу на Красной и Дворцовой площадях. Но когда это случится, у экрана (или что там тогда придумают) останутся две старухи, которые будут знать, что моя жизнь была не зря. И их жизнь тоже.