Нетрадиционная полиция

Пять сотрудников правоохранительных органов совершили камин-аут в рамках закрытой встречи Квирфеста. Мероприятие проводилось на 17-м этаже одной из высоток Петербурга, где поздним вечером собрались около сотни человек. Приглашенный гость - основатель движения "Гей-полиция" в Швеции Йоран Стантон. Он приехал специально, чтобы поделиться своим опытом работы с присутствующими. Но история шведского коллеги отошла на второй план, когда полились откровения сотрудников русской полиции. Они рассказали, как гомофобия в стране сказывается на их работе и каково это быть нетрадиционным полицейским у нас в России. 

Фото и видеосъемка на встрече была запрещена, а имена вымышленные. Люда Дзержинская из журнала The Village присутствовала на встрече и записала рассказы пятерых храбрых полицейских.

О проблемах на работе

Анна, действующий сотрудник полиции: Когда ты работаешь с людьми вместе по 15 лет, это проблема. Ты не можешь поделиться с ними своими переживаниями. Когда моя коллега приходит в слезах, потому что поссорилась с мужем, — мы её утешаем. Она попила чай и засмеялась. Я так сделать не могу. Когда ты рассказываешь, как отдыхала в отпуске с Машей, следует вопрос: а что за Маша? Подружка? А когда ты замуж выйдешь?

С этими людьми ты по 12-15 часов в день на работе, иногда они ближе, чем семья. И с ними ты не можешь посоветоваться. У меня есть ребёнок, который живёт со мной и моей партнёршей, и я не хочу проверять государство на прочность. Государство её не потеряет, а я могу. Поэтому разговоров я не завожу.

Марина, действующий сотрудник патрульно-постовой службы: Выходишь на патруль и тебе говорят: «Дайте мне сюда гея, я его буду бить палкой». Мне приходится объяснять, что этого делать не стоит. У меня есть друзья геи и все они — прекрасные люди. 

Мария, действующий сотрудник полиции: Я работаю в правоохранительных органах уже 10 лет. Никаких проблем из-за ориентации не испытываю.

Света, бывший интерн прокуратуры: Я ещё никому не рассказывала, почему мне пришлось уйти из прокуратуры. Однажды мы пришли с проверкой в отдел полиции. Ходили слухи, что в этом отделе работает мужчина нетрадиционной сексуальной ориентации. И мои коллеги начали его унижать. Шуточки, сарказм. Тогда я единственная пошла против этого. Мне пришлось признаться и сказать: «Да. Так и так. Уважайте. Погоны и звания не дают прав унижать человека». Мне поставили условие — либо я увольняюсь, либо меня подставят. 

Андрей, бывший оперуполномоченный уголовного розыска: Когда я пришёл в начале 90-х в милицию, ещё существовала статья уголовного кодекса, которая наказывала за гомосексуализм. Статью отменили, но отношение к гомосексуалам в органах не изменилось. Мне приходилось постоянно скрывать, что у меня есть приятель, с которым мы живём вместе.

Особенно тяжело приходилось, когда на работе устраивали праздничные мероприятия. Все мужчины приходят с женами и подругами. А ко мне сразу вопросы: почему ты совсем женщинами не интересуешься? У моих коллег начались подозрения, и мне пришлось тяжело. Издевательств не было, но постоянные насмешки — да. Я отработал в органах почти что девять лет, но потом понял, что больше не могу. И ушёл.

Мария: Попытки шантажа со стороны руководителя, с которым мы не нашли общий язык, успехом не увенчались. А я сейчас пойду и всё всем расскажу! Ну иди. Рассказал и всё — его совсем перестали уважать.

Марина: У меня есть коллеги, которым приходиться показывать фотографии несуществующих мужей, ходить на каблуках на работе, чтобы никто, не дай бог, не подумал, что она уже десять лет живёт со своей партнёршей и у них есть ребёнок.

Андрей: При поступлении на службу я проходил психологический тест, и там действительно были косвенные вопросы о гомосексуальности. Я, как и все, конечно, соврал. После психолог подошёл ко мне и спросил, не хотел бы я пообщаться. А по какому вопросу? Ну, во-первых, потому что вы гомосексуал. Я думал, что умру на месте. Он меня заверил, что это никуда не пойдёт, что это для внутреннего распоряжения. И если я хочу, я могу прийти пообщаться. Он дал мне свой номер телефона. Больше мы с ним не встречались.

О гей-парадах

Анна: Спрашивать нас, хотим ли мы на гей-парадах участвовать в полицейской форме — все равно что предлагать людям есть пирожные, когда нет хлеба, как Мария Антуанетта.

О камин-ауте

Мария: Я позволила себе не скрываться на втором году службы. Коллеги узнали примерно на пятом. Кто общался как с человеком — те продолжили, кто видел во мне только половые признаки — перестали.

Андрей:  У меня есть приятель, который продолжает служить в полиции: он про меня знает. С остальными я перестал общаться. Если они узнают — будет отрицательная реакция. 

Мария: Среди полицейских есть и гомофобы, и терпимые. Больше тех, кому всё равно. Неужели вы ни разу не встречали врача-гомофоба? Никогда не видели продавца-гомофоба? А дворника-гомофоба?

Марина: Я шла в полицию с осознанием, что придется притворяться. Но если найду что-то более интересное — сброшу форму и уйду. Я фотограф по образованию. Может, найду работу со стабильной зарплатой. Для меня принятие себя важнее полиции.

Об анти-гей законе

Мария: Вторая часть закона о запрете пропаганды гомосексуализма и педофилии — это фактическая легализация педофилии в нашей стране. Если до вступления его в силу я имела возможность посадить любого педофила за решётку, то сейчас я не могу этого сделать. Раньше уже за переписку в интернете можно было получить уголовный срок, а теперь с хорошим адвокатом и лингвистической экспертизой педофил отделается административным штрафом. Когда принимали этот закон, мы рвали на себе волосы. Потому что мы видим этих детей, видим этих родителей и все то, что с ними потом происходит.

Оригинал на The Village