Музыка в защиту подсудимой

Выступление в зале суда Марины Алехиной, участницы группы Pussy Riot, вдохновило молодого композитора и дирижера Илью Демуцкого написать произведение для сопрано и оркестра «Последнее слово подсудимой». Эта музыкальная пьеса была удостоена Первой премии Международного конкурса композиторов «2 Agosto», который ежегодно проводится в Итальянском городе Болонья. Помимо престижной награды и денежной премии молодой автор был удостоен медали Президента Итальянской Республики Джорджо Наполитано. Смелую гражданскую позицию молодого композитора охотно обсуждают зарубежные журналисты, но отечественные СМИ обошли эту тему стороной. Неизвестно, будет ли «Последнее слово подсудимой» исполнено на родине композитора – буквально на днях руководство одного из симфонических оркестров, с которым планировалось исполнение «Последнего слова» в Петербурге, отказало автору со ссылкой на то, что «оркестр существует и работает под личным патронатом Президента РФ».

Там, где пересекаются искусство и гражданский поступок, есть место и конъюнктуре, и спекуляции, но наш разговор с Ильей Демуцким не был попыткой дискредитировать мотивы молодого музыканта. Ольга Погодина-Кузмина и ее собеседник вместе пытаются сформулировать идейные позиции сегодняшних тридцатилетних, представителей пресловутого «креативного класса», который стал отчасти катализатором, отчасти заказчиком и в полной мере объектом манипуляций для новых политических сил.

Сразу скажу – я не противник и не сторонник Пусси Райот, считаю Храм Христа Спасителя сугубо коммерческой организацией, не в восторге от нынешней российской власти и сознаю катастрофическое положение действующей судебной системы. Но все же, что заставило тебя посвятить серьезное музыкальное произведение одной из участниц панк-молебна?

Сразу хочу поправить: я не посвящал произведение ни Пусси Райот, ни Марии Алехиной. Алехина в данном произведении выступает соавтором, так как я использую фрагменты текста ее заключительного слова в суде. В своем произведении я вообще абстрагируюсь от конкретного судебного процесса. Слова, вложенные в уста меццо-сопрано, следует рассматривать не как арию из некой несуществующей оперы о судебном  процессе над Пусси Райот, но как манифестом – обвинение некоего абстрактного подсудимого, который обращается к своим судьям и говорит о важных для себя (и не только) вещах.

Я ничуть не одобряю и, более того, считаю глупым поступком акцию панк-группы в Храме Христа Спасителя, какие бы художественные или иные задачи не ставили перед собой ее участники. Я никогда не следил за творчеством панк-группы и, как и абсолютное большинство, не знал об их существовании до известных событий. Желание высказаться возникло из-за реакции, последовавшей за поступком девушек – походящий на инквизицию судебный процесс, злоба, агрессия, ненависть части общества, поддержанные, к моему глубочайшему сожалению, РПЦ и властью. Я не могу выразить свою симпатию Алехиной или другим участницам группы, так как не знаком с ними лично, не знаю ни их творчества, ни вообще что-либо, что имело и имеет место быть вне этого процесса.

Является ли факт написания на текст Алехиной музыкального произведения выражением симпатии? Нет. Не устаю цитировать Ницше: «Лучше всего будет, если художника отделять от его произведения, чтобы не относиться к нему так же серьезно, как к его произведению. В конце концов, он только предпосылка своего произведения, материнское лоно, почва, иногда только удобрение и навоз, на котором и из которого оно вырастает, а стало быть, в большинстве случаев, нечто, что следует забыть, если желают насладиться произведением». Так же и я отделяю слова Алехиной от ее личности. Отделяю слова от конкретного судебного процесса. Для меня это сильное драматическое высказывание. Так получилось, что оно написано автором не в уютном кресле под треск горящих поленьев в камине и с чашкой какао в руках, а в тюремной клетке. 

Вызывает ли симпатию к участницам группы то, что из них сделали жертв режима? Тоже нет. Но вызывают глубочайшую антипатию те, кто это сделал.

Мы видели абсурдный приговор, выстроенный на каких-то там правилах Трулльского собора, видели (и видим) плюющихся от злобы оскорбленных «верующих» и к ним примкнувших, из-за которых где-то без матери растет малолетний ребенок. Вот оно преступление! Как будто не гением этой страны были написаны великие философские строки о мировой гармонии, не стоящей слезинки одного ребенка.

Знаю, что ты сам пишешь духовную музыку – то есть, эта тема для тебя как-то особенно важна. Нет ли здесь противоречия? Не буду спрашивать, верующий ты человек или нет, это не так принципиально.  Но вот как сходится твой интерес к духовной музыке, которая суть гармонизированная молитва, и к политическим выступлениям с амвона? Т. к. призыв к Богородице прогнать Путина – это все же не что иное, как политическое выступление.

Я написал более двадцати духовных хоровых произведений как на церковно-славянские, так и на латинские тексты. Но это не церковная музыка, она не для служб. Это прежде всего музыка для исполнения профессиональными коллективами в концертах. Музыка, требующая от человека определенного слушательского опыта, умения вникнуть в произведение, в непростой гармонический и мелодический языки и т.д. – то, что в церкви само по себе невозможно, так как в церкви музыка несет в большей мере прикладную функцию, она не должна отвлекать от главного – от молитвы. Искусство хорового пения, огромным и важнейшим пластом которого является духовная музыка, я впитывал с самого детства, так как учился сначала в старейшем учебном заведении страны Хоровом училище им. Глинки (прародителем которого был Хор Государевых певчих дьяков, основанный в XV веке, затем Придворная певческая капелла), затем в Петербургской консерватории. Для меня человеческий голос – совершеннейший инструмент. Поэтому хоровая музыка – это мое все. Я абсолютно убежден, что для того, чтобы исполнять духовную музыку, не обязательно быть верующим. То же и в композиторском деле. Я снова отделяю автора от его произведения.  Музыка сама по себе материя духовная. Выйдя из-под пера, она прекрасно может существовать без своего автора.
И еще раз повторюсь, мое «Последнее слово подсудимой», написанное на текст Марии Алехиной, не следует рассматривать в качестве выражения одобрения акции Пусси Райот.

Конечно, художник имеет право и даже в какой-то мере обязан разбирать те самые «проклятые вопросы», которые волнуют современное ему общество. Но готов ли ты идти по этому пути и дальше – всерьез бороться с чем-то или с кем-то? Написать, например, кантату «Богородица, Путина прогони», это даже остроумно. Или оперу, посвященную жертвам гомофобии? Или, например, Навальному? Просто мне кажется, если художник встает на этот путь, если он чувствует в себе силы для такой борьбы – как Маяковский, как Мандельштам – он должен понимать, чем это может для него закончится. Короче – ты готов за свое искусство сесть в тюрьму, отправиться в лагерь, ну хотя бы лишиться работы и дохода? Не так, чтобы в любой момент можно было уехать в Париже или в Сан-Франциско, где ты учился, и там ненадолго стать героем газетных статей. Но вот что, если угроза была бы реальной – ты совершил бы этот гражданский акт? То есть, продолжал бы открыто выражать свою гражданскую позицию?

Мне не понятны упреки, мол, не следует смешивать искусство и политику. Упреки, часто высказываемые следующим оскорбительным тоном: слушай, ты, художничек, молчи в тряпочку, не твое это дело, пиши свои пыески про цветочки. Меня это глубоко возмущает. Ведь я такой же гражданин страны, плачу налоги, хожу на выборы, живу здесь. Поэтому я не просто не должен, а обязан отстаивать свои права и интересы. Каким образом? Делать это цивилизованным путем, как во всем мире – то есть голосовать – как показали последние думские выборы, не просто бесполезно, но и унизительно. В судах? Мы знаем, какие у нас суды. Для меня стало совершенно очевидно, что надо выражать свою позицию в своем творчестве. Другой вопрос, что сложно найти для этого форму, и, что еще сложнее, - чтобы быть услышанным, надо быть исполненным. Это не статья, которую можно написать и распространить в Интернете (или даже напечатать и раздать у метро), не произведение изобразительного искусства, которое можно выставить на обозрение в галерее (чтобы потом пришел наш вездесущий клоун-депутат и беззаконно изъял это произведение на якобы экспертизу). Воплотить в жизнь музыкальное произведение – очень непростая задача. Просто потому что в этом участвует не только композитор, но и десятки (а в случае оперы – сотни) людей: дирижер, оркестр, солисты и т.д. Это не только временной, но и огромный денежный ресурс. И когда даже эти вопросы удается разрешить, вдруг, возникают сложности иного рода.

Буквально на днях мне пришел ответ от одного из оркестров, с которым планировалось исполнение «Последнего слова» в Петербурге: «Наш оркестр существует и работает под личным патронатом Президента РФ. Мы уверены, что наши главные спонсоры и продюсеры будут против проведения подобной акции». То есть для композитора стоит задача не только написать произведение, но – что в нынешних реалиях для молодого композитора гораздо сложнее, а то и вовсе невозможно – добиться качественного его исполнения.

Что касается того, чтобы продолжить идти тем же путем – реагировать на проблемы в обществе главным образом затрагивая и пытаясь их разрешить в своей музыке – это не кажется мне чем-то воинственным, революционным, это  кажется мне совершенно естественным. Для меня важно, чтобы в художественном произведении, на какую бы тему  в нем не было заложено высказывание, не было крайностей. Кантата «Богородице, Путина прогони» – на мой взгляд, не остроумно, а пошло. Написать такую кантату – это не «всерьез бороться». Для меня «всерьез бороться» - это бороться за право свободно, без осуждения, высказаться в своем творчестве, бороться за право на свободу делиться своим творчеством (то есть исполняться или выставляться на выставках), бороться за право гнать депутатов, беззаконно покушающихся на самовыражение художника. Вот это интервью – не часть ли этой борьбы?

Каждый художник сам определяет ту грань, за которую он не готов перейти. Я не готов превращать свое творчество в продукт «акционизма». Мне интересен серьезный жанр, который будет актуален не только сию минуту, но и через какое-то время. Разумеется, еще не раз в своем творчестве я задену болезненные темы. В том числе в жанре оперы. Но насколько действенно выражать свою позицию в опере в стране, где и «Лолиту» Щедрина наш крупнейший оперный театр, боясь скандалов, так и не осмелился поставить? Писать в стол или на экспорт? Искать инвесторов? Как это сделать?

Я верю, что времена, когда за честность в творчестве людей начнут бросать в тюрьмы, наступить не успеют. Пока что я не вижу оснований для того, чтобы поджимать хвосты. Но вижу все основания для того, чтобы эти хвосты поднять. Эй, деятели, ау!

Тогда еще один важный момент. Ты правда веришь в бескорыстие всех этих милых людей в благополучных западных странах, которые так охотно сочувствуют жертвам нашего режима и порицают репрессивную политику нашей власти? Не почувствовал ли ты в отношении европейских обывателей к России тот неистребимый душок колониального высокомерия, с которым привыкли относиться к менее благополучным и предприимчивым соседям, в частности к нам? Не кажется ли тебе, что часть нашей творческой элиты занимается тем, что потакает этим некрасивым чувствам, поддерживая в западных коллегах сладкое заблуждение, что Россия продолжает оставаться «империей зла». Мол – да, да, у нас-то в Европах еще все ничего, вот где страшно-то – так это в путинской России?

Вообще-то мы очень заблуждаемся, что Россия – пуп Земли. Я уверяю Вас, что у большинства европейских обывателей вообще не существует мнения относительно России. Им вообще глубоко наплевать на нас и наши проблемы. Это нам почему-то не дает спать Америка. А в Америке своих проблем полно, и если в России не происходит ничего из ряда вон, то о ней никто и не вспоминает.

В то же время, по роду своей деятельности я много общаюсь с музыкантами из США и Европы. Это образованные люди со схожим со мной бэкграундом, которых не интересуют трущобы, медведи и водка, но интересует прежде всего русская культура. Во время гастролей со своим ансамблем я много общаюсь с людьми разных профессий из совершенно разных социальных слоев. Не раз встречал людей, которые из любви к русской культуре, будучи уже на пенсии, начинали учить русский язык с нуля. Какая зависть? Какой неистребимый душок колониального высокомерия? Ничего подобного я не встречал.

Формируем ли мы «сладкое заблуждение» о страшной жизни в России, когда выходим на петь концерт где-нибудь во Франции – красивые, загорелые, ухоженные, прекрасно поющие – с программой духовной музыки? Нет, мы наоборот показываем величие русской музыки, богатейшие традиции русской музыкальной школы. В общении с людьми я честно признаюсь, что молодой композитор на написании концертной музыки существовать не может. И счастлив тот, кто смог найти себя, например, в музыке кино. Я один из этих счастливцев. «Но ведь то же самое и у вас в  Европе, и в США, и во всем мире!» - говорю я. Они в ответ согласно кивают.

Почему на Западе неистребим стереотип о том, что здесь у нас процветает средневековье? А вот из-за того же процесса над Пусси Райот – этого позорного мракобесия, разыгранного с шумом и помпой на весь мир. Какие выводы может сделать для себя человек, следящий за процессом со стороны? Какие выводы сделает для себя человек, который вдруг узнает, что на Мадонну и на Леди Гага подает в суд какой-то оскорбившийся чиновничек из казалось бы европейского Петербурга? Какие выводы сделает для себя любитель классического балета, который, следя за культурой в России, получает бесконечные новости из Большого театра, к культуре не имеющие никакого отношения? Какие выводы сделает любой здравомыслящий человек, услышав призыв с центрального российского телеканала «сжигать и закапывать сердца геев»? Так кто выступает главным поставщиком «сладких заблуждений» относительно нашей страны? В том-то и дело, что творческая элита не является в нашей стране ньюсмейкером.

О «компрадорской демократии» и надменном отношении элиты к собственной стране и народу, кстати, все время говорит и пишет Максим Кантор, художник, романист и публицист, и его позиция вызывает немало споров – во многом потому, что он призывает единомышленников к топору, проживая в благополучной Франции и получая заказы от идейного врага. Эдуард Лимонов, у которого слово не настолько расходится с делом, человек безусловно смелый и действительно «неугодный» власти, считает что «мы имеем самую худшую за всю историю России, самую ничтожную интеллигенцию».  Что ты думаешь об этом? Ты причисляешь себя к интеллигенции?

Я не могу четко сформулировать для себя, что (кто) есть нынче интеллигенция. В любом случае дискуссия об ее роли становится особенно острой в переломные для страны периоды истории. Что мы сейчас и наблюдаем. Надо отметить, что ту общественно-политическую роль, которую ранее исполняла интеллигенция, сейчас взял на себя так называемый «креативный класс», бурление которого лично мне глубоко импонирует. Упрекать в ничтожности просыпающееся, наконец, общество кажется мне неправильным. В застопорившейся от долгого простоя машине не могут вдруг взять и заработать все шестеренки. Не являются ли Эдуард Лимонов и Максим Кантор частью той самой интеллигенции, из-за (без)деятельности которых эта машина на долгое время встала? С другой стороны не стану ли я лет через –дцать также вопить о своих ничтожных интеллигентах-современниках? Мы это увидим. Сейчас не время созерцания и оценки, сейчас время действий.

Только честно – ты любишь Россию? Хочешь в ней жить, или уедешь при первой возможности? Что нужно изменить для того, чтобы этот вопрос не задавал себе каждый второй образованный и думающий человек в России?

И первая, и вторая возможность, если честно, уже была. Люблю ли я Россию? Я не знаю. Я ее почти не видел. Это очень дорогое удовольствие. Но я люблю Петербург. Я много путешествую за пределами России – это и гастроли, и поездки по композиторским делам. Я обожаю Париж. Но так чтобы где-то осесть навсегда – я об этом не думал. Мне надо постоянно менять ареал обитания. Но при этом я всегда знаю, что здесь, в Петербурге, меня ждет дом. Дом ведь это не только угол, где ты спишь, где ты проводишь большую часть времени. Дом – это семья, это друзья, это работа. И если для последнего расстояние в моей профессии не помеха, то семья и друзья – это не то, что можно возить с собой в чемоданах. Для того чтобы все бросить и уехать жить в другую страну, нужна определенная смелость и какое-то отчаяние. Отчаяние может исходить из неуверенности в будущем, из неудовлетворенности настоящим. Когда ты всю жизнь учился чему-то, а так получается, что нету возможности профессионально реализовать себя – это тоже повод уехать туда, где ты будешь нужен. Где за свою профессиональную деятельность ты будешь получать достойные деньги. Ну и вдобавок все остальное – несправедливость, избирательность закона, коррупция и т.д.  Для того, чтобы люди перестали задаваться вопросом, а не уехать ли из страны, надо увидеть, что хоть что-то делается для искоренения очевидных проблем. Но пока же мы наблюдаем усугубление ситуации: бесконечные запретительные меры, вспыхнувшую борьбу с какой-то фантомной нравственностью и прочую ерунду, не имеющую никакого отношения к реальным проблемам государства.  

Если завтра ты станешь лауреатом какого-нибудь очередного конкурса, и тебя пригласят в Кремль, чтобы вручить награду президента, ты откажешься? Или пожмешь ему руку? Или поднимешься на сцену, возьмешь микрофон и потребуешь освободить Марию Алехину?

Зависит от того, за что именно дадут награду. Если за произведение, которое, скажем, служит громким манифестом в защиту прав узников Болотной или многострадальных геев, то пойду и пожму руку. Эта награда послужит важным сигналом для общества и многочисленной армии чиновников, которые следят за такого рода маячками.
Но мы же понимаем, что такого не будет. Что если я и пожму когда-нибудь руку, то это будет рука другого президента.

Ну и о музыке. Кому и зачем сегодня нужна академическая музыка? Это занятие для избранных, «игра в бисер»? Или важная составляющая культурного процесса? Почему современную академическую музыку нужно писать и слушать, знать и любить?

Я придерживаюсь мнения, что не религия и не законы, а прежде всего искусство формирует духовный облик людей, воспитывает человека, оздоравливает общество. Одна из целей искусства – наглядно показать во впечатляющих образах самое важное для человека и общества. На мой взгляд, задача современного композитора и состоит в том, чтобы явить слушателю эти образы, заставить если не услышать, то выслушать. Актуальность академической музыки может быть легко объяснена тем, что в любое время есть, о чем говорить. Любое произведение (со словами или без) по сути своей программно, то есть несет в себе какую-то идею или сюжет. Эта программа может быть вынесена в заголовок произведения или подробно изложена во вступительном слове к произведению. Многие композиторы сосредоточены в своем творчестве на поисках каких-то необыкновенных формообразующих средств, поисках собственного композиторского языка. Я же настаиваю на экспериментах с программами (то есть содержанием) произведений. Призываю сосредоточиться на актуальных, болезненных темах. И тем самым приглашать к дискуссии не только искушенную филармоническую публику, но и людей, которые доселе академической музыкой не интересовались. Мне как раз таки очень понравилась реакция на мое «Заключительное слово подсудимой» тем, как много молодых людей, вдруг, обратило свой взор (свои уши!) к этому жанру. С какой горячей восторженностью они отозвались, вдруг, об этом казалось бы затхлом оперном жанре. «Из застывшего жанра, опутанного условностями, и вдруг живое осмысление современности», - пишут мне. Это ли не потрясающий стимул для творчества?

Илья Демуцкий – композитор, дирижер, исполнитель, лауреат всероссийских и международных конкурсов. Окончил Хоровое училище им. Глинки и Санкт-Петербургскую Консерваторию по специальности хоровое дирижирование (класс профессора Т. И. Хитровой). В 2007 выиграл стипендию Фулбрайта на получение степени магистра в Консерватории Сан-Франциско (США) по специальности композиция в классе одного из последних учеников легендарной Нади Буланже профессора Дэвида Контэ. Демуцкий активно выступает в составах различных российских и зарубежных коллективов, а также с дирижерскими и сольными проектами, пишет музыку для кино.

Илья Демуцкий лауреат первой премии Международного конкурса композиторов «2 Agosto» (Болонья, 2013), лауреат Jim Highsmith Composition Competition (Сан-Франциско, 2008), лауреат Международного конкурса композиторов им. Сергея Прокофьева (Санкт-Петербург, 2012), лауреат Конкурса композиторов к 100-летию Тихона Хренникова (Липецк, 2013), облададель гран-при Всероссийского конкурса молодых вокалистов “Майский дождь” (Новосибирск, 1995) и др.