«Ты для меня заменяешь все, кроме жены»: История одной фотографии

30 октября в России отмечали День памяти жертв политических репрессий. В 1930-е годы в Советском Союзе были осуждены свыше 3,7 миллиона человек – «враги народа», «контрреволюционеры», «вредители»; особую группу лиц, пострадавших от карательных органов, составили геи. В одном только 1933 году по ленинградскому делу геев арестовали 175 человек, среди которых были врачи, военные, милиционеры и даже сами сотрудники Объединенного Государственного политического управления (ОГПУ), которое и вело дела по их разоблачению.

Работая над материалами 1920-х годов, историк моды и специалист по культуре повседневности Ольга Хорошилова обнаружила снимок, на котором – судя по форме – изображены два сотрудника ОГПУ (фамилии не установлены). Фотография продавалась вместе с другими снимками ленинградских бойцов ОГПУ. На обороте ее было короткое письмо с датой (1933) и подписью, свидетельствующее о том, что между парнями были отношения. Снимок и рассказ Ольги Хорошиловой о ленинградском гей-сообществе того времени были опубликованы «Медузой».

«Писать о любви?..»

На фотографии изображены два молодых человека: один в шинели, другой – в черном кожаном плаще с форменными петлицами, в сорочке, галстуке и клетчатом кепи. Эта одежда – типичная форма ОГПУ второй половины 1920-х годов. На обороте – несколько строк бисерным почерком, в которых – история любви и муки от невозможности быть вместе.

Вот текст послания:

«…писать о любви? Ты же знаешь меня… Поверь, что ты для меня заменяешь все, кроме жены. Возврата к прошлому быть не может, потому что слишком подло было бы это по отношению к тебе. А жизнь проживем, надеюсь, так тесно, как на этом фото. Май — 33 г. Николай».

Такая записка – невероятная редкость. Подобные письма и фотографии легко могли скомпрометировать владельцев, и потому почти не сохранились в частных семейных архивах. От них старались избавляться, особенно после начала новой волны репрессий и криминализации гомосексуальности в 1934 году. В те годы был уничтожен огромный архивный пласт, связанный с ранней советской гей-культурой. Дневники, письма, фотографии, театральные программы, сценические костюмы имперсонаторов либо сгинули вместе с их владельцами, либо переместились в закрытые архивные фонды, где, вероятно, остаются до сих пор.

Послание это необычно еще и тем, что оба участника любовной драмы служили в ОГПУ — той самой организации, которая всегда боролась не только с инакомыслием, но и с инакочувствием, и подвергала жестоким репрессиям представителей секс-меньшинств в 30-е годы, когда было написано это прощальное послание.

«Жизнь проживем тесно»

Автор письма — один из двух молодых людей на фото. Он предусмотрительно указал только свое имя – Николай. Все, что о нем можно сказать – он жил в Ленинграде и был сотрудником ОГПУ. И еще – что он гей. Николай был женат, возможно – лишь для вида. В 20-е и, особенно, в 30-е годы прошлого века геи нередко заключали фиктивные браки, обзаводились женами, чтобы не вызывать подозрений и никак не выделяться из общей массы законопослушных советских граждан. Впрочем, по этим скупым строчкам сложно судить об истинных чувствах автора к жене. Из них лишь следует, что Николай искренне любил друга, который заменял ему все «кроме жены».

Когда и при каких обстоятельствах они познакомились - неизвестно. Судя по письму, чувства молодых людей были глубокими, и они сохраняли отношения, рискуя быть разоблаченными. Ведь даже в относительно либеральные советские 20-е годы, когда однополая любовь была декриминализована, геев преследовали, обвиняли в «безнравственном» поведении, увольняли, унижали – а могли и упечь за решетку.

В одном из писем к психиатру Владимиру Бехтереву за 1923 год (архив Бехтерева — ЦГИА СПб) ярко описывается преследование секс-меньшинств: «Вы говорите, что эти наклонности не караются законами в нашей стране, но прокуратура относится к нам жестоко. Не знаем, на чем обосновано, но за последнее время она предала суду многих товарищей, хотя статья 167 явно говорит в нашу пользу. Но суд выносит суровые приговоры. Также выносят приговор и предают суду по подозрению в гомосексуализме… Нас наказывают и никто не обращает на это внимания. Как будто бы это так нужно. А ведь нас тоже довольно-таки много и игнорировать нас тоже не стоит».

Сотрудники ОГПУ прекрасно знали этих преследованиях, а некоторые участвовали в подобных делах лично. Можно лишь представить, каково было автору послания и его адресату носить форму карательных органов и при этом любить друг друга.

Ленинградские «простые»

Разумеется, Николай и его возлюбленный были не единственными геями в органах госбезопасности. В ОГПУ, милиции, Красной Армии, на флоте, в пожарных частях, в военно-медицинских войсках служило достаточно представителей секс-меньшинств.

При этом ленинградские геи того времени, по сути, подразделялись на два сообщества: «простых», или «пейзанских» (служащие, красноармейцы, краснофлотцы, огэпэушники, милиционеры), и «аристократов» (геи из дворян и творческой ителлигенции). Благородное происхождение было не просто записью в документах, а пропуском на литературные, музыкальные и художественные вечера, куда выходцы из народа не допускались – ну разве что в виде исключения, которое делали лишь для писаных красавцев и артистов-имперсонаторов.

У «простых» были свои места встреч и мероприятия – вполне возможно, туда захаживали и Николай с другом. К примеру, большой популярностью пользовался салон боевого краснофлотца-хлебопека Ивана Грекова. В своей квартире на Гороховой 69 он устраивал посиделки, известные как «Вечера у Фи-фи». «Фи-фи» − сценический псевдоним Грекова, весьма хлебосольного хозяина и талантливого артиста-имперсонатора, известного как среди «своих», так и среди ведущих слежку огэпэушников.

Также вечера – в том числе и музыкальные – для «простых» проходили в салоне Ивана Скобелева по адресу Боровая 18, в салонах  Ивана Хабаровского (на Малодетскосельском проспекте 38) и Александра Мишеля (улица Симеоновская 6).

^{Cлева: Александр Мишель, боец сводно-боевого отряда милиции, хозяин гей-салона на Симеоновской улице, 6 (ЦГА СПб)
Cправа: Иван Греков, артист-травести, матрос-хлебопек, хозяин одного из популярных гей-салонов для «простых». 1921 год}

Впрочем, салоны − слишком громкое название для вечеров у «простых»: люди ютились по комнатам коммунальных квартир. Хозяева украшали их по своим скромным возможностям. К примеру, на стенах в комнате-салоне Ивана Скобелева красовались вырезки из журналов и открытки. «Рядом с Репиным, Бамбоччо, Рубенсом — жанры голого женского тела. Над ними — Ленин, Сталин, Молотов в непосредственной близости с портретами бывшей императрицы и тут же наклеены порнографические открытки», - так описывают «пейзанские» салоны современники.

В комнаты набивалась масса народа, иногда по 20-30 человек – что, разумеется, привлекало внимание соседей, многие из которых строчили в «органы» кляузы на подозрительных молодых людей. Также в архивах полно доносов от агентов, которые присутствовали среди самих гостей. Салоны в них характеризуются как «крайне контрреволюционные опасные притоны разврата», в которых «ведется антиправительственная агитация и оказывается тлетворное влияние на рабочую молодежь и молодых военных». Сотрудники «органов» поступившие доносы аккуратно сортировали и складировали — на будущее. И это будущее наступило.

«Май — 1933 г.»

Послание Николая к возлюбленному написано в мае 1933 года – и это говорящая дата. До начала масштабных репрессий ленинградских геев и чисток армии, милиции и флота оставался ровно месяц. В 1930–1932 годах сотрудники ленинградского ОГПУ получили несколько циркуляров, которые требовали ужесточить контроль над жизнью городского населения, проверять всех подозрительных граждан, раскрывать тайные – разумеется, контрреволюционные – организации, вести слежку за «притонами разврата», а также за их гостями.

В каждой вечеринке агенты распознавали заговор и контрреволюцию, однополые отношения они трактовали как особое выражение тлетворного инакомыслия, грозящее, как минимум, разложением Красной армии, флота и милиции, а максимум – организацией государственного переворота.

В мае 1933-го ОГПУ распространило циркуляр № 72 «Об организованных и оперативных мероприятиях в связи с проведением паспортизации». Одной из целей, поставленных перед сотрудниками, было найти и наказать подозрительных и «преступных лиц, связанных с антиобщественными группами». К таким группам были причислены и гей-сообщества Ленинграда. Начались массовые проверки, а в июле-августе последовали первые аресты.

В августе-сентябре сотрудниками ОГПУ был задержан «состав руководящего ядра салонов», среди них – организаторы веселых квартирных «вечерок» Хабаровский и Греков. Аресты продолжались до конца осени 1933 года. Всего по делу ленинградских геев попали за решетку 175 человек, в том числе врачи, военные, милиционеры и сотрудники ОГПУ. Люди были осуждены на разные сроки, многие получили по 5 или 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Некоторые смогли избежать репрессий, но вынуждены были покинуть Ленинград.

Дело ленинградских геев стало основой для криминализации гомосексуальности. 17 декабря 1933 года Президиум ЦИК СССР принял постановление «Об уголовной ответственности за мужеложство». 1 апреля 1934 статья № 154-а (о наказании за мужеложство) была введена в уголовный кодекс РСФСР.

К сожалению, о дальнейшей судьбе Николая ничего не известно. Фотография с проникновенной прощальной запиской всплыла недавно – скорее всего, она долгое время хранилась в семье человека, которому Николай адресовал свое послание.

Читать ещё по теме